Жизнь

Сью Клиболд: «Мой 17-летний сын расстрелял двенадцать невинных детей и школьного учителя»

Сью Клиболд: «Мой 17-летний сын расстрелял двенадцать невинных детей и школьного учителя»

Трудно представить себе тот ужас, который испытала Сью Клиболд, узнав, что ее сын Дилан вместе с другом застрелил 13 людей, а потом совершил самоубийство в старшей школе «Колумбайн» в Колорадо в 1999 году. Спустя 17 лет она написала книгу  «Расплата матери: Жизнь после трагедии» (A Mother’s Reckoning: Living In the Aftermath of Tragedy), в которой говорит о том,  как эта трагедия укрепила ее роль борца за предупреждение суицидов и мониторинг психического здоровья. В своем недавнем выступлении на TED она рассказала о пережитом опыте, о том, что чувствует мать убийцы и можно ли распознать первые сигналы психической неустойчивости у ребенка.

В последний раз я слышала голос сына, когда он уходил из дома в школу. Он сказал мне всего лишь одно слово: «Пока». Это было 20 апреля 1999 года. Этим же утром в старшей школе «Колумбайн» мой сын Дилан и его друг Эрик убили 12 детей и учителя. И ранили еще более 20 людей, после чего застрелились сами. Тринадцать невинных людей были убиты. Были убиты горем их любимые и близкие.

Но чудовищность этой трагедии нельзя измерить только лишь числом погибших. Невозможно описать психологическое состояние людей, которые находились в тот день в школе. Трагедия «Колумбайн» была, словно цунами. На то, чтобы осознать ее последствия, у людей ушли годы.

Годы ушли и у меня, чтобы попытаться смириться с тем, что совершил мой сын. Его жестокость показала мне, что он был вовсе не тем человеком, которого я знала. После всего люди спрашивают меня: «Как вы могли не знать? Какой же матерью нужно быть, чтобы не замечать такое?». Себе я до сих пор задаю эти же вопросы.

Читайте: Шок! Экскурсия в Детскую городскую клиническую больницу №2 г. Киева (Фото, видео)

Помимо его отца, ведь именно я была тем человеком, который знал и любил Дилана больше, чем кто-либо. И ведь именно я и должна была знать, что что-то не так с моим сыном, правильно? Но я не знала.

Сегодня я здесь, чтобы рассказать вам, каково это быть матерью убийцы. Спустя годы после трагедии я все прокручиваю и прокручиваю в голове воспоминания, пытаясь понять, где именно я совершила ошибку как родитель. Но четкого ответа я до сих пор не нахожу. У меня нет готовых советов или решений. Все, чем я могу поделиться, это полученным опытом в итоге.

Когда я разговариваю с людьми, которые не знали меня до расстрела, я сталкиваюсь с тремя вызовами.

Первый

Когда я вхожу в аудиторию наподобие этой, я никогда точно не знаю, есть ли в ней люди, которые пострадали от того, что совершил мой сын. Я чувствую необходимость узнать это. Так что первое, что я хочу сказать, простите меня, если мой сын сделал вам больно.

Второй

Мне приходится просить людей о понимании и даже о сострадании, когда речь заходит о самоубийстве сына. За два года до его смерти на листке бумаги в блокноте он написал, что режет себя. Он писал, что был в ярости и хотел пойти взять пистолет и застрелиться. Обо всем этом я узнала спустя месяцы после его смерти. Когда я говорю о его смерти как о самоубийстве, я не пытаюсь как-то оправдать его жестокость. Я пытаюсь понять, как эти размышления о самоубийстве привели к убийству. После общения со многим экспертами, прочтения литературы я пришла к выводу, что его поступок был продиктован не желанием убивать, а желанием умереть.

Третий

Проблема психического расстройства, здоровья мозга и жестокости. Я не хочу, чтобы меня поняли неправильно. Лишь небольшой процент людей с психическими расстройствами настроены агрессивно по отношению к другим людям. Но тех, кто заканчивает жизнь самоубийством, среди них —  75-90%. Далеко не всегда удается определить, что у человека психическое расстройство, просто потому что у него не наблюдается специфических симптомов. Кто-то может чувствовать просто страх, злость, беспомощность, и никогда не получит необходимой помощи. И очень часто становится слишком поздно, — когда у человека случается срыв.

Читайте: 12 способов сказать ребенку «НЕТ»

Мне хотелось понять, что происходило у Дилана в голове в тот момент. И я начала искать ответы у людей, которые пытались свести счеты с жизнью, но выжили. Я проводила исследования, работала волонтером с благотворительными фондами и при любой возможности заводила разговор с этими людьми. В ходе одной беседы моя коллега услышала, как я говорю, что вряд ли Дилан любил меня, если совершил такой чудовищный поступок. Позже она подошла ко мне, извинилась за то, что подслушивала, и сказала, что я была неправа. Она рассказала, что в молодости она сама воспитывала троих детей и впала в жуткую депрессию. Ее даже госпитализировали. В тот момент она думала, что для ее детей было бы лучше, если бы она умерла. И она решила покончить жизнь самоубийством. Она сказала мне, что материнская любовь — это самая сильная связь на земле, и она любила своих детей больше всего на свете. Но из-за болезни она считала, что им будет лучше без нее. Какой вывод я сделала из нашего разговора и бесед со многими другими людьми: принятие решения о самоубийстве не дается нам так же легко, как принятие решения о том, куда пойти в субботу вечером.

Но история смерти моего сына — это не просто самоубийство, это и расстрел невинных людей.

Читайте: Отпустите сына! Стадии отделения мальчика от матери

Я хотела узнать, что подтолкнуло его совершить это массовое убийство. Мое исследование не дало простых ответов. Да, скорее всего, он был в глубокой депрессии. Он был настоящим перфекционистом и очень самонадеянным подростком, никогда не просил о помощи у других. В школе ему пришлось сталкиваться с ситуациями, которые заставляли его чувствовать себя униженным. И он дружил с другим мальчиком, который разделял его чувства, его ярость и враждебность. И в довершение всего он сумел найти доступ к оружию, хотя у нас дома никогда прежде его не было. Оказалось, что 17-летнему подростку довольно легко купить оружие как законно, так и нет, без разрешения и ведома матери. И до сих пор, спустя столько лет и столько смертей, это все еще так же легко.

Меня страшила до ужаса мысль встретить кого-то из родственников убитых Диланом детей или кого-то из прессы, или из разгневанных жителей города. Я боялась, что меня покажут в новостях, назовут ужасной матерью или отвратительным человеком. У меня начались панические атаки. Первые случились спустя четыре года после расстрела, когда я была уже готова давать показания и встретиться лицом к лицу с семьями погибших. Вторые начались спустя шесть лесть, когда я готовилась к первому публичному выступлению после трагедии на конференции. Каждый раз это продолжалось по несколько недель. Это могло случиться где угодно: в магазине, в моем офисе, даже когда я читала книгу в постели. И как бы я ни старалась успокоить себя, у меня ничего не получалось. Мне казалось, что мой мозг хочет убить меня. Боязнь страха парализовывала мои мысли. Вот когда я поняла, что у меня действительно есть проблемы с психическим здоровьем. С помощью терапии и медицинского вмешательства жизнь постепенно встала на круги своя, если можно так сказать, учитывая все обстоятельства. Оглядываясь назад и зная теперь, что происходило с сыном, я понимаю, что ему можно было бы помочь… Если бы только знать, что он нуждался в этой помощи.

Каждый раз, когда меня спрашивают: «Как вы могли не знать?», я чувствую, будто меня бьют под дых. Неважно, сколько терапий я еще пройду, я никогда не излечусь от этого чувства вины. Но вот что я поняла: если бы любви было достаточно для того, чтобы предотвратить самоубийство, их бы никогда никто не совершал. Вот только любви недостаточно. И суицид — одна из самых распространенных причин смерти молодых людей в возрасте от 10 до 34 лет. Я пришла к выводу, что, вопреки нашему желанию, мы не можем точно знать или контролировать все, что думают и чувствуют наши близкие люди. И твердое убеждение в том, что мы не такие, как все, и что наши дети не способны причинить боль другим или себе, может помешать увидеть скрытую угрозу. При худшем развитии событий нам придется научить прощать себя за то, что не знали, не задавали нужных вопросов, не нашли нужное лечение. Мы всегда должны быть на чеку, несмотря на то, что говорят нам близкие. Мы должны слушать и прислушиваться к ним без осуждения и без навязывания своих решений.

Я знаю, что буду жить с этой трагедией до конца своей жизни. Я знаю, что многие всегда будут считать, что моя потеря несопоставима с потерями тех семей. Я знаю, что моя внутренняя борьба не сделает их жизнь легче. Я знаю, что есть те, кто считают, что у меня нет никакого права на чувство боли, — только на вечное раскаяние. И также я знаю, что даже самые ответственные и бдительные из нас не всегда могут вовремя оказать помощь, но ради любви мы должны не уставать стараться узнать то, что от нас сокрыто.

©


To Top