После недавней трагедии с самолетом миллионы людей молча задались вопросом, не только о ее причине, но и какие душевные и физические боли чувствуют пассажиры, понимая неизбежность своей кончины.
Рассказ основан на реальных событиях в салоне вертолета. (Местами незавершенный и нередактированный текст.)
Погода стояла на равнине облачная, иногда со снежными порывами, видимость неважная, и непонятно было, что там в горах творится.
– Подлетим и посмотрим, и на месте решим, – сказал летчик Виктор, который всегда отличался своим бесстрашием, доходя, как иногда казалось, до грани безумства, – и мы, надев наушники и пристегивая ремни, полетели сторону горных хребтов.
Нас торопила необходимость, наша снегоходная братва уже на день раньше уехала по запланированному маршруту и ждала на базе у старателей, и надо было для них посмотреть наиболее удобные места перехода через хребет Урала с востока на запад, к горе Манарага.
Ну раз Виктор, наш постоянный участник путешествий в горах Приполярного Урала, прилетел на своем вертолете, было грех не воспользоваться такой возможностью.
Уже через 20 минут после взлета мы залетели на базу, где участники путешествия отдыхали в балках, в предгорьях Урала, у берега реки Хобею.
После десятиминутных разговоров мы уже были в районе хребта, в долине среди высоких гор, откуда планировали переход.
Я сидел рядом с пилотом. И, как всегда, с собой взял фотоаппарат. Правда, при непогоде и еще с трясущегося вертолета фото получались не совсем удачные, и я не неохотно смотрел и не фотографировал.. Андрей, электронный мозг команды, устроился на заднем ряду, настроил свой переносной навигатор и постоянно комментировал: «Высота 200, 500, 700… Скорость 140, 110…»
Издалека у хребта видны были кучи облаков, они казались отдельными прозрачными кусками. Подлетая ближе, мы увидели, как повсюду облака образовались, прямо на наших глазах.
Наш летчик еще не успел отреагировать, как мы быстро оказались в сплошной их молочной массе, как раз в том месте, где с двух сторон высокие склоны гор сужали долину реки, а впереди должен быть упираться хребет. Наше положение за минуту изменилось от контролируемого до непредсказуемого.
Андрей, который до этого ответственно комментировал каждое изменение, уже стараясь не показывать волнения, продолжал: «Скорость 60. Ветер усиливается, скорость 40».
Уже в облаках говорит предупреждающий: «Виктор, скорость упала до 20».
А через мгновение, непонимающе хихикая: «Витя, скорость ноль». Чуть позже удивленно подтвердил: «Ничего себе, скорость показывает ноль!!»
– Я прибавил обороты, я сейчас вверх поднимусь, выше облаков, – говорит Виктор. А чуть позже продолжает, – Мы находимся в облаках, координаты: по широте такие то, по вертикали такие то, с двух сторон высокие хребты гор в верховье реки Хобею, обороты в норме, параметры такие то.., высота 400, скорость ноль. …
Читайте: Вместо бьюти и котов: что смотреть на YouTube о науке и культуре
Скорость ноль означала, несмотря на активную работу и усиленное хлопанье лопастей, что хотя вертолет движется относительно потока воздуха, однако он стоит на месте по отношению к земле, то есть завис в ущелье на одной точке.
» — Вертолет не может долго зависать в одном месте. Значит, может случиться всякое. Вот так иногда и случаются катастрофы. И когда они случаются, неважно, кто в салоне находится, катастрофы случаются. В этот раз пришла наша очередь», – я почувствовал неладное в нестандартном в полетном режиме, меня резко бросило в холодный пот.
От понимания приближающейся неизбежности катастрофы появилось непонятное ощущение в теле.
Высохла слюна в рту, язык перестал поворачиваться и окаменел, как будто проглотил тюбик клея «момент» вперемешку с песком. Говорить стало невозможно.
Чтобы не показать мой страх, расположил на моем лице жалкую дежурную улыбку.
Перестали слушаться руки, веки, мышцы ног, невозможно стало повернуть голову. Фотоаппаратом делаю кадры, чтобы показать мое самообладание. Без фокуса, просто так, для поддержки летчика.
«- Да-а, вот какой удивительный гипнотический эффект происходит в организме в опасный момент, интересно почувствовать» – подумал я.
С трудом поворачивая голову, наблюдаю за каждым шевелением рук и пальцев пилота, как бы сомневаясь в его действиях. Потом принудительно отказываюсь от этой мысли, наоборот, удивляюсь его самообладанию, профессионализму, его ресурсам в организме, что, несмотря на все это, он еще может говорить. Правда, от его слов мне становится только хуже.
И вдруг догадываюсь о причине его многословья, – он говорит громко обо всем не для нас, а для черного ящика, значит, и в этом вертолете он есть, чтобы потом эксперты могли разобраться в причине катастрофы. Чем еще больше привел меня в страх.
Андрей, похоже, тоже начал неметь, поэтому еле шепчет: «Вертолет несет назад, направо от нашего трека. От горы направо 200, 150,100, 50, метров. Пиз…?» – вопросительно матерясь. Первый раз за нашу многолетнюю дружбу услышал ругательное слово от него.
– Машина должна взлететь вверх как пробка от шампанского, но почему не поднимается? – слышится вопрос Виктора в наушниках, не получив ответа от нас, он продолжал, – параметры уже выше критических норм? – Чуть погодя перед нами отчитался, – Сигнал маяка прошел.
» -Сигнал маяка, это тот же sos, значит, наши обломки найдут, хоть одна хорошая новость» – порадовался с сарказмом я внутренне.
Со стороны Виктора уже была четко видна приближающаяся гора с крутыми склонами, некрасивая, сложенная огромными плитами плосковидных камней, никакой растительности, никаких шансов пройти по ним. – И кому нужна такая гора?
Несмотря на ежедневный снег, горы почти без них. Постоянные ветра сдули их в ущелья, оголяя вершины гор.
Вот-вот скоро будет жесткий боковой удар по ней. После того как лопасть ударится о гору, мы хаотично кувыркнемся вниз, растеряв части вертолета по всему склону, и свои тоже. А наверняка еще и сгорим, как обычно бывает при подобных катастрофах. Оказаться в груде металла, среди этих камней, и стать сгоревшим шашлыком мне не хотелось.
Подумал: «Надо перед ударом успеть отстегнуться и выпрыгнуть из салона. Хотя, это тоже гарантированная смерть, но зато будет что в гроб положить», – радовался внутренне своей находчивости.
Ищу ватными руками место крепления ремня. Не нашел. «Ну и ничего, отстегиваться еще рано. До горы… ой еще сколько метров, еще много мгновений. О-о,…. еще жить и жить», – вынужденно подумалось мне.
Онемевшими руками пытаюсь сфотографироваться, в своем роде селфи в салоне вертолета, корча жалкую улыбку, на фоне приближающейся скалы и летчика, через силу давя на кнопку спуска на фотоаппарате, которая почему то сейчас стала очень тугой. С надеждой, что во время катастрофы флешка не испортится, найдут, посмотрят и поймут, что до последней секунды я не потерял оптимизма. Пусть жена и дети запомнят папу веселым. Жаль, что невозможно сейчас им что то сказать.
А что я бы сказал, если бы сейчас мог им позвонить?
Казалось, важное хотелось сказать, а тут забылось. Почувствовал, что думается плохо. Оказывается, онемение не только в теле, происходило какое то необъяснимое торможение и в моих рассуждениях.
– Какой мягкий переход от реальности к вечному, – классно придумал Создатель. И хорошо, и вовремя вспомнилось о Боге, и тут же, – Господи, помоги! Много у меня незавершенных дел на этом свете. Позволь вернуться домой. Жену, детей жалко. Я буду еще добрее, Господи, помоги! Все в Твоих руках. И мне стало уютно и спокойно в уединении с Богом.
Громкие амплитудные хлопки лопастей вертолета оторвали меня от Бога, и с горестью обратил внимание, что рычаги штурвала наших судеб в руках у Виктора.
И голос Андрея как из подземелья: «30, 20 метров».
Гора неизбежно приближалась к нам, и первый раз в жизни подумалось, как отвратительны бывают горы. Чтобы такие горы даже моим врагам не встречались.
Я, собираясь с последними силами, на грани невозможного, выталкиваю изо рта одно вопросительное слово: «Витя?»
А он: «Я делаю все, чтобы выйти отсюда, параметры давно за критическими, машина не слушается», – откровенно и с жалостью признается пилот нам, и черному ящику.
Именно в эту секунду мне Виктора стала по-человечески жалко. Будет катастрофа, мы с Андреем здесь пассажиры, мы тут ни при чем. А вот Витя потеряет профессиональную гордость. Я представил, что про него подумают эксперты, друзья на похоронах. На его совести будут смерти безвинных пассажиров.
Сейчас Виктор очень старается, чтобы не допустить даже малейшей ошибки. Но ошибка уже допущена, не сейчас, а там, на земле, когда решил он в непогоду лететь в горы.
» -Ура, ура, я нашел место крепления ремня, пора отстегиваться» Только мысль, что громкий металлический щелчок в салоне будет слышен друзьям, меня тормозил. Что подумают, Усик трусит? Нет, не хочется, да и еще возможно все наладится. Еще целых 15 метров до столкновения, еще много мгновений. Тем более с моей стороны, если прыгнуть, бездна глубиной в десятки метров.
И вдруг в салоне что то происходит, в наушниках слышится тревожный вопрос: «Где гора, гора где?» Что означало, что скоро конец.
Осталось одно, или два, возможно, три мгновения до конца, до конца моих рассуждений. Скоро нить моих мыслей оборвется. Дышать стало труднее, захотелось лечь, вытянуть тело, почему-то в туалет захотелось по крупному, потерялись все силы в организме, даже дежурную улыбку на лице и то не удержался, слезла с лица.
Какие-то невыносимые физические и мысленные испытания. Хотелось, чтобы они побыстрее закончились, уйти от них, но капкан моей судьбы уже захлопнулся.
Вот так и кончается жизнь. Сначала от человека уходят силы, потом разум его мучает, а потом душа покидает его тело. И этот процесс уже не остановить. Хотелось еще успеть в этом мгновении, хоть что-нибудь, но непонятно что.
Разве что запечатлеть каждую пережитую мысль? Каждый человек один раз проходит по этому пути, и уже не возвращается, и никому не известны подробности. Надо запоминать хоть для себя, успеть зафиксировать их.
И главное, запечатлеть уход души из тела? Вот-вот, уход души из тела, это будет класс. Жаль, что уже никому не смогу об этом рассказать, — подумалось смне
Еще одно мгновение, и… Я с трудом набираю воздух в легкие. Пригодится.
– Нас развернуло от горы встречным ветром, – в замешательстве, как будто недоволен, что не ударились о гору боком, – доносились тревожные слова Виктора в наушниках.
«Значит, возможно, нас задом ударит, а это еще хуже», — от непредсказуемой ситуации стало еще хуже, хотя казалось, что хуже уже некуда. Заклинило дыхание в груди. И так было трудно, а тут еще отработанный воздух в легких стал давить изнутри. Кажется, в легких не воздух, а какая то твердая отравленная масса. Сердце прижалось в углу, она уже давно перестало стучать.
Впереди, и со всех сторон только облака.
А тут Андрей в наушниках не понимающий мямлит: «Набираем скорость 10, 20, 30…»
– Куда мы летим? Андрей, что впереди? – спрашивает пилот.
«Куда-куда? конечно в хребет гор» — хотел ему ответить я. «Значит, будет резкий удар, и будет смерть без этих переживаний», -подумал я и частично отпустил спазм в теле.
Фу, наконец отравленный воздух вырвался наружу. Я отдышался…
– Вит (Витя), впереди гора с ровным плато, осталось с сотню метров, поднимайся вверх! Со скоростью должен проскочить, – с опозданием сказал Андрей, определяясь в своем навигаторе..
» -Значит, будет мягкий удар, не так как тут в скалу. Уже хорошо», – саркастично порадовался я.
Виктор: «Мне машину уже не развернуть, поднимаюсь вверх, нам надо только вверх. Только чтобы Роби выдержал…»
«Робинсон» гудит, слышно, как лопастями он тяжело гребет под себя густые сметанные облака. Ощущение, что вот-вот лопасти оторвутся от вертолета и разлетятся в разные стороны. И мы окажемся как на той беспомощной падающей мухе в детстве, у которой сами отрывали крылья.
Заложило уши, кажется, что вырвется из груди душа. На всякий случай я еще подтянул ремень. Возможно, скоро, в любую секунду обнимемся с горой и сгорим… В организме перестало функционировать кровообращение, тело еще охладилось, почувствовался озноб. Какое удивительное свойство для организма придумала природа, чтобы не почувствовать боли и своего потери, – снова знающе почувствовал я.
И вот в какие-то доли секунды, среди облаков, впереди показалась снежное плато гор, с низенькими деревцами березками и редко торчащими камнями размерами с наш вертолет.
Вдруг почувствовался ожидаемый касательный удар лыжами вертолета по снежному покрову, лежащему на вершине гор. От удара вертолет подбросило резко вверх, и он, пролетев еще сколько-то с инерцией вверх, потом начал падение в бездну, через толщу молочных облаков.
Почувствовался треск в ушах. Мое тело моментально еще расслабилось, еще больше захотелось лечь, вытянуть ноги, руки, и туалет.
Оказывается, люди перед смертью именно такие невыносимо тяжелые испытание чувствуют.
В отсутствие ориентиров, казалось, мы падаем в горизонтальном положении. Свободное падение продолжалось вечно, и от этого чувство мне стало еще хуже.
«Господи, ну когда все это закончится?» — недоволно подумалось мне.
В наушниках доносился слабый сигнал от Виктора, почти шепотом: «Прошли, мы уже в долине»
Вот это чудо. Значит, мы все-таки не ударились в гору. Это сгустки облаков от страха мне казались камнями на плате горы. А в самом деле мы пролетели выше горы на десяток метров, и она оттолкнула нас своей гравитацией, а падение – это оказалось, что после горы воздушная яма притянула вниз, подумалось задним мыслями.
Через облака внизу на два километра открывалось долина безрыбной реки Хабею.
Мы чудом спаслись. И это чудо сотворил Бог, и я не задумываясь сказал: «Спасибо, Господи», потом вспоминая что штурвал был в руках у Виктора, грешно сомневался я.
Не успел отойти от шока, как тут Виктор, виновато улыбаясь спросил: «Запах чувствуете? Горим, что ли?»
А через секунду высказал смертельний вывод: «Провода горят, машина не выдержала», – внимательно смотря на приборную панель, отвернулся и назад посмотреть.
Неожиданный, невыносимый запах, отвратительнее, чем от горящей мусорной свалки, в салоне, как нашатырный спирт, резко ударил по моим ноздрям.
Комок в носу моментально перерос и стал огромной опухолью в теле, которая сковала меня, и так еще не успевшего вернуться в нормальное состояние, умертвила.
От представления, что пока с 2 км высоты вертолет упадет, мы сгорим дотла, и от флешки не останется ничего, но и от нас тоже частицы не обнаружат искатели, заставило снова онеметь тело.
» — Лучше чтобы мы ударились в гору, чем тут снова пережить такую долгую свою кончину», – подумал я, представляя ее. Такие душевные и физические боли однавременно уже невозможно было терпеть. «Только бы не умереть до удара с землей от остановки сердца. Вдруг тело сохранится, и медицина определит, что умер до столкновения. Будет позорище. _ Господи, помоги подержаться!»
И тут надо же, Андрей начал прощаться: «Мужики, простите!»
Вспомнилось, что люди перед своей смертью просят прощение за всякие грехи и обиды. И Андрей решился, и он молодец.
«Смерть наша уже неизбежна, хотя уйти прощенным. Я тоже попрошу прощения, неважно за что, но помню, пусть на всякий случай я такой наверняка их не один раз обидел, тоже грешный, тоже натворил наверняка. Однако сказать словами у меня вряд ли получится, язык заклинил, и уже нерасклинить насовсем. И это ничего. Отвернусь к Андрею, передам взглядом и рукой прижму его руку. И с нашим летчиком так же буду, с двумя руками. Тем более скоро потеряется смысл ему руками держать штурвал», подумал и планировал я.
» — О, как звать летчика, он кто?» – вздрогнул я? » — Надо же, я забыл, с кем летаю. И вообще куда мы летим, а где я нахожусь, а кто я, как меня звать?» – потерял я помять, как бывает во сне.
С жалостью обнаруживаю, что перед смертью человека память и разум тоже покидает.
А мне хотелось еще подумать о своих земных делах, о своих близких. Оказывается, мысли ценны, они меня внутренне грели, связывали с жизнью. Еще много мгновений нам падать и падать, сколько можно было еще размышлять? – пожалел я о своей гаснущей последней мысли.
– Это я, это я, мужики, не удержал газы, – продолжался голос в ушах, который заставил вернуться к реальности.
Вернулся с состояние безумство, очнулся. Оказывается, я лечу в вертолете, и что-то в нем горит, вот-вот пожар перекинется внутрь салона, и скоро мы будем падать в бездну, или уже падаем, и нам всем скоро смерть. Еще очнулся, посмотрел внимательно, дыма нет, на той же высоте, рядом сидит летчик, и я его узнал, это Виктор с застывшей улыбкой на лице, и капли замороженного пота на лбу, и лопасти вертолета равномерно хлопают. На приборной панели огоньки горят только зеленым цветом. Только невыносимый запах держался в салоне.
Отдышался ртом, еще очнулся, отогрелся «телом и сознанием», разобрал слова, прозвучавшие в наушниках. Слова Андрея означали, что он не удержался, он пукнул.
Значить, вертолет не горит, это не запах горящего вертолета, это Андрей пукнул.
Ура, ура, как хорошо, что это Андрей пукнул, – обрадовался я единственный раз в жизни.
Потом мы дружно вроде бы посмеялись, издавая звуки состоящих из жалких отрывок букв а-а, о-о, и даже была еще буква и.
Летели до земли еще полчаса, молча. Жизнь возвращалась назад и в мыслях, и в глазах.
Настраиваясь на дыхание ртом, еще с опаской я смотрел вниз. Повсюду росли леса, их окружали красивые горы, замороженные реки, покрытые снегами, над ними следы диких оленей, за ними снегоходный след, сквозь снежные порывы вдали увиделись силуэты домов села.
На земле расположился удивительный мир, и меня с нетерпением тянуло туда.
Чтобы в нем … мне жить и жить.
Читать: Тайна гибели группы Коровиной: Хамар-Дабан — бурятский перевал Дятлова
